Гаджимурад Раджабов, член Союза журналистов России
Я родился в семье горца — ветерана Великой Отечественной войны и хорошо помню послевоенные свои детские годы. Я еще помню, как в один весенний день мои сельчане с громким плачем бежали к центру села, где в доме раскулаченных односельчан находились конторы сельсовета и колхоза. Там был работающий на батарейках единственный в ауле радиоприемник. Я тогда играл со сверстниками на улице и, сразу бросив игру, побежал за всеми остальными: мне интересно было знать, почему взрослые люди плачут. Все плакали — заплакал и я. Оказалось, это был день, когда умер Сталин – «отец народов», как его тогда называли. Тогда мне было неполных 6 лет.
Тогда, я помню, у нас во дворе была огромная белой окраски собака. Должно быть, она и в самом деле была очень большая, если мы, мальчишки, пасущие в окрестностях села своих баранов, вечерами возвращаясь домой, по очереди садились на этого пса, как на ишака. Некоторые садились на баранов. И все ехали верхом вниз до речки. Здесь бараны долго и много пили. Потом начинался подъем до самого села уже по склону другой горы. И мы, уже пешие, шли за стадом, и рядом с нами – наша белая собака.
Тогда мой отец работал старшим чабаном колхозной отары и очень редко бывал дома. В одном доме с нами жила семья не вернувшегося с войны двоюродного брата моего отца – Шихшаева Хасбулата. Его единственный сын был на 7 лет старше меня и казался мне старшим братом. И мать его была единственным человеком, занимающимся моим воспитанием. Бика (так ее звали) была глубоко верующим человеком: я не помню дня, чтобы она не читала суры Корана. Она еще знала много песен и частушек из фольклора нашего народа. Думаю, это она воспитала во мне любовь к поэзии и к литературе вообще. У нее и память была отличная. Она рассказывала нам о том, как маленькой девчонкой пряталась в сеновале, когда отряд белоказаков проходил по ущелью под селом. Это был 1919 год, и отряд деникинцев из селения Чумли Кайтагского района по ущелью Кумли-када шел в знаменитый на весь Дагестан аул оружейников Харбук. Как она рассказывала, белоказаки не вошли в наш аул и ничего плохого им не сделали.
Оба наши хозяйства жили как одна общая семья. И старая собака во дворе тоже была общей. Ее не держали на привязи, и ходила она, куда хотела. Не было случая, чтобы она напала на людей. Это была пастушья собака, она всю жизнь охраняла овец и, как рассказывали, хорошо охраняла. Интересную историю ее жизни рассказывал нам, уже взрослым, мой отец. И я пересказываю вам эту историю с его слов. Считайте, что далее говорит мой отец.
В первый предвоенный год нашу отару повели на летние пастбища в Рутульском районе. Всадник на лошади из нашего села туда добирается за трое суток. С отарой же мы остаемся в пути намного дольше. По дороге в этот далекий район мы переходим несколько горных хребтов, много рек и встречаем в пути много препятствий. И самое трудное препятствие на нашем пути – это высокогорный перевал рядом с одной из горных вершин-трехтысячников. Обязательно надо успеть его перейти до 12 часов дня. Иначе придется дожидаться утра следующего дня. После полудня здесь такое начинается… Буран, темнота и страшный холод. С отарой овец одолеть этот перевал после полудня почти невозможно.
В Рутульском районе есть два селения с одинаковым названием: Верхний Катрух и Нижний Катрух. Верхний Катрух — лакское селение, а Нижний Катрух — азербайджанское. Вот и на горе напротив Нижнего Катруха располагаются летние пастбища колхоза имени Кирова Дахадаевского района. (Наши пастбища есть и в Агульском районе). В Нижнем Катрухе живет и наш кунак Насрула. В его доме находится наш склад, где мы держим муку, соль, бурдюки с овечьим сыром, готовые к отправке домой. Там же мы держим шкуры, снятые с погибших при каменных обвалах и зарезанных на мясо в пищу чабанам овец. Короче, это наш второй дом в тех горах, а Насрула – наш общий кунак.
Наконец, и в том году, как всегда, отара почти в две тысячи голов дошла без приключений до места назначения. Старшим чабаном этой отары был мой двоюродный брат Шихшаев Хасбулат. Я был как бы его помощником и проводником колхозных отар на летние пастбища. Я с четырнадцати лет работаю чабаном и лучше всех знаю наши пастбища в тех горах. К тридцати годам не было места в Южных районах Дагестана, где бы я ни был.
В горах быстро стираются железные копыта лошадей, и приходится часто их менять. За копытами и специальными гвоздями при них мы ездим в село Ихрек, где находится единственный на всю округу действующий кузнец. И в Ихреке мы, Хасбулат и я, останавливаемся у своего кунака Курбанбагомеда. Это наш ровесник и лучший мой друг. Вот однажды в том году Курбанбагомед показывает Хасбулату только что ощенившуюся суку с кучей слепых щенят (им не было и недели) и говорит: «Выбирай из них себе любого щенка, Хасбулат. Не пожалеешь: очень уж геройская собака их мать». «Почему бы и не выбрать»,- подумал Хасбулат и посмотрел на шевелящуюся под собакой кучу. На самом верху кучи он заметил совершенно белый живой комок размером немного больше остальных. Оторвал его от материнского соска, немного подержал в руке и внимательно посмотрел на него. Потом попросил у хозяина кусок хлеба и дал собаке-матери. А белый комок, раздвинув руками кучку из остальных комков, спрятал в самом низу, а остальных щенят положил на него сверху горкой. И ждет. Через некоторое время кучка зашевелилась. Из нее, растолкав своих братьев и сестер, вышел тот белый щенок и вцепился за тот же сосок, от которого его оторвали. Хасбулат, молча, вытащил из кармана маленький харбукский нож, быстро отрезал кончики ушей щенка и сказал: «Через месяц приду за щенком с магарычом, Курбанбагомед» ( Об этом случае мне сам Карбанбагомед рассказывал, когда я спросил у него, кто купировал щенка).
В самом начале июля Хасбулат привел щенка к отаре. Некоторое время кормил его отдельно от других собак. Потом щенок кормился из общего котла, питался густым супом типа мамалыги. В бульон от хинкала со свежим жирным мясом чабаны сыплют пшеничную муку и варят вновь и получившимся густым варевом кормят собак.
Ко времени перегона овец с летних пастбищ на зимние пастбища (это в начале сентября) трехмесячный щенок превратился в красивого пса. Глаза его горели живым огнем, и белая шерсть отливалась серебром. Он сразу же показал свой характер и никогда никому не уступал свой литр густого бульона. За обглоданную кость, которую старший чабан бросал в его сторону, он загрыз бы любого сородича при отаре. Потому и, наверное, Хасбулат назвал его Абиком. Абик (абиркан) в переводе с даргинского означает «драчун», «зачинщик драки». Да, крепко и надолго прописался Абик в нашей отаре. 5-6 чабанов, отара овец в 1500-1700 голов, 3-4 собаки были его семья, и за каждого члена этой семьи Абик готов был драться насмерть.
В то время весь Дагестан на зиму перегонял овец на Ногайские степи. Это на границе со Ставропольским краем. Сюда же перегоняли овец и из некоторых районов Грузии. Зимние пастбища колхоза имени Кирова Дахадаевского района, т.е. нашего колхоза, находились в Бакресской зоне отгонного животноводства. Из нашего села отары овец шли туда своим ходом в течение 40 дней. Это потом овец стали возить на поездах до станции Кочубей.
Дорожные трудности Абик выдержал достойно и за время пути заметно подрос. Для Абика это была первая зима и первый экзамен, который он должен был сдать прежде, чем вступит на должность пастушьей собаки.
Старший чабан отары, в горах приучивший себя спать под открытым небом, и в зимние ночи в Ногайской степи решил спать в кошаре рядом с овцами. На то была причина. Холодными зимними ночами рядом с кошарами в заснеженной степи нередко появлялись стаи волков. Сторожевые пастушьи собаки отвечали на их вой лаем, кружась вокруг кошар. Это были опытные и умные собаки, и они держали волков на порядочном расстоянии от кошар и не лезли в драку. Только один Абик рвался в бой. Он еще не видел живого волка и воя его не боялся. Мы серьезно испугались за Абика и сказали об этом старшему чабану. Хасбулат же, не найдя другого выхода из сложившегося положения, решил ночевать в кошаре вместе с Абиком и овцами. Так он удерживал Абика от опрометчивого шага. А енотов, охотящихся на ягнят, в ту зиму Абик задушил великое множество!
Вот так в открытой всем ветрам Великой Ногайской степи провел Абик зиму 1940-1941 годов. За зиму он возмужал и превратился в крепкого кобеля. Когда наши отары с зимних пастбищ двинулись в горы на летние пастбища, Абику исполнился один год.
На дороге ему пришлось выдержать еще один экзамен. На мосту над Тереком Абик шел сбоку от отары. Вдруг чем-то напуганные овцы резко отбежали назад и в сторону и случайно столкнули молодого пса с моста. Это увидел старший чабан. Не окажись я в то время рядом с ним, Хасбулат прыгнул бы с моста в Терек. Тогда он, видимо, забыл о своем полугодовалом сыне-первенце, которого еще ни разу не видел. Но Абик показал себя отменным пловцом. Когда на другом берегу увидел выходящего из воды буйного Терека своего любимца, Хасбулат от радости вскрикнул: «Ну, и молодец, Абик!» и побежал к нему. Поднял Абика за передние лапы на уровень своего лица и поцеловал в лоб.
По прибытии отар домой обязательно проводилась противоклещевая и противочесоточная обработка овец. После чего примерно на неделю колхозные отары пасутся в окрестностях родного села. Чабаны уходят домой повидаться с семьями, и вместо них днем и ночью при отарах остается сельская молодежь. И в тот год, как и всегда, подоив овец и приготовив свежего овечьего сыра, мы с Хасбулатом тоже собрались домой. Меня дома ждала старая мать, жена и две дочери, а Хасбулата – старик отец, жена и полугодовалый сын. Мы взяли с собой по головке свежего сыра и сели на лошадей. «Возьму-ка я Абика домой и познакомлю его с сыном»,- вдруг сказал Хасбулат и позвал щенка. Абик запрыгал от радости и поспешил за нами. Во дворе нашего дома, когда мы прибыли туда, в колыбели лежал сын Хасбулата. Хасбулат подошел к улыбающемуся сыну и взял его маленькие ручки в свои руки, потом погладил его по лицу. Абик все это видел, подбежал к колыбели и, не спросив ничьего разрешения, несколько раз лизнул ребенка по лицу: видимо, он уже знал, что это сын хозяина.
Это были первые июньские дни 1941 года. В тот год нашу бригаду послали на летние пастбища в Агульском районе Дагестана. Склад нашего колхоза находился в селении Буркехен. Там нашими кунаками были Каяевы и Бигаевы. Ты их знаешь, Мурад. Братья Бигаевы известны всему Дагестану. А Каяев Шихша носит имя отца Хасбулата. Он хороший столяр, и шкафы в комнате, где ты с братьями спишь, его работа. Теперь он работает председателем родного колхоза.
Гора над Буркехеном, где в том году паслась наша отара, называется Гурга бек. В переводе с даргинского языка на русский «гурга» значит «песчаник», если говоришь о камне. Тогда «Гурга бек» переводится как «Песчаная голова». Но я думаю, что совсем другое значение имеет в данном случае это словосочетание, ибо нет там никаких песчаных голов и гор. По-моему, «Гурга бек» от слова «гургашин» («свинец») значит «Свинцовая гора». Да, да. Именно свинцового цвета небо бывает там перед летней грозой. И такие страшные грозы там бывают…
В том году в Агульском районе заговорили о нашем Абике. Такой красивый кобель из него получился. Большое мускулистое тело. Короткая и широкая морда, слегка выпучивающийся вперед лоб. Круглые глубоко посаженные глаза и полный рот крепких белых зубов. Широкие ноздри. Короткая и толстая шея, и непомерно широкая грудь. Крупные лапы и гордая походка. Я бы сказал, настоящий кавказский волкодав. «Он может снять всадника с коня», «Он один может охранять тысячную отару овец»,- говорили о нем чабаны. В подтверждение их слов приведу один пример.
В один из летних вечеров на горе Гурга бек началась страшная гроза. В первые же минуты посинело и приняло свинцовый цвет небо, потом засверкала молния, и загремел гром. Я редко видел такие грозы и уже знал, что ничего хорошего она не предвещает. Так и получилось. Скоро мы заметили, как напуганные грозой или кем-то еще, примерно сто наших овец оторвались от отары и ушли в ночь. Заметили также, что ушел с ними и Абик. По предложению старшего чабана, мы, три чабана, стреляя в воздух из охотничьих ружей, пошли их искать. Два чабана и собаки остались при отаре. В ту ночь мы прошли вдоль и поперек всю Гамарду. Так называется место, где находятся летние пастбища нескольких колхозов Дахадаевского района выше сел Ашти, Дирбаг и Кунки. Только к утру в 150-200 шагах от пастбищ Зубанчинского колхоза нашли овец. Абик был при них и никого к овцам не подпускал, даже нас. Он ждал Хасбулата, своего хозяина. Когда, немного запоздав, появился Хасбулат, Абик пошел в сторону, оглядываясь назад, как бы приглашая хозяина за собой. Хасбулат его понял и пошел за ним. И мы пошли. С нами пошли и чабаны Зубанчинского колхоза. Недалеко от села Дирбаг мы увидели волка, задушенного нашим Абиком. Это был третий и последний экзамен Абика, дающий ему право на должность старшего сторожа овец в наших краях. Хасбулат погладил Абика по шее и с гордостью сказал: «Ну и молодец ты, Абик!». Потом со словами «Это будет мой матрас в горах» быстро снял волчью шкуру. Таких случаев в жизни Абика было много, но рассказать обо всех их я вряд ли смогу.
22 июня 1941 года началась война. С первых же дней войны несколько наших односельчан ушли на фронт. Ждали отправки на войну и мы, чабаны. Видимо, заменить нас, чабанов и пастухов, было некем, и потому некоторое время тянули с этим делом. Хасбулат, я, мой друг Омар (нам было по 30 лет) и мой старший двоюродный брат Гасанов Муса (он был старшим чабаном другой колхозной отары) вошли в первый отряд чабанов и пастухов района, который в августе отправили на фронт. До железнодорожной станции Мамедкала мы добрались пешком. Посадили нас на товарные вагоны и повезли в сторону Махачкалы. Через некоторое время, уже на территории Каякентского района, мы увидели бегущую рядом с поездом собаку. Это был Абик, оставленный Хасбулатом дома. Хасбулат тоже увидел свою собаку и рванулся к ней. Мы его удержали, напомнив, что поступок его будет считаться дезертирством. Дезертиров по законам военного времени судили строго. Хасбулат нас послушался и сел на свое место, вытащил фотографию, в которой он стоял на вершине горы рядом с маленьким Абиком, и долго смотрел на нее. Эту фотографию недавно принес ему в горах знакомый геолог.
Уклонисты от военной службы в тот день все же нашлись. Кто-то пустил слух, что немцы дошли до селения Усиша Акушинского района, где Гитлеру приготовили белого арабского скакуна. Неграмотный народ поверил этим слухам. Поверил и я, и чуть было не прыгнул с поезда. Мой двоюродный брат Муса грубо схватил меня за руку, посадил рядом собой и сказал: «С нами случится только то, что там, на небесах, написано при рождении. Один Аллах вправе давать и отбирать жизнь. А защита Отечества – наш священный долг». Многие, услышав эти слова уважаемого в горах человека, отказались от замысла дезертировать. А Гасанов Муса действительно был известным и уважаемым в горах человеком. Не было в Юждаге селения, где бы ни проживал хоть один его кунак. Некоторые неграмотные люди, поверившие вражеским агентам, прыгнули с поезда и стали бандитами. Не буду я них говорить, ибо незавидная была их участь. В Махачкале нас задержали еще на несколько суток, Там нас догнали еще несколько чабанов нашего колхоза: Абдулкарим, Адайла Гаджи и другие. Здесь и поделился Абдулкарим с нами последними сельскими новостями. Он рассказал, что старшим чабаном вместо Хасбулата назначили Бахмудова Султана, а в бригаде Мусы старшим стал Абдуллабек (Они оба были пожилыми людьми непризывного возраста), «Чабанами вместо нас, — сказал Абдулкарим, — в горы послали совсем молодых ребят школьного возраста: Маммаева Али, Абакарова Сулеймана, Салихова Рамазана, Салихова Гаджи, Герман Магомеда, Шагвалиева Магомеда, Чанкаева Салиха и других. При отарах также остались Дарсам Кади, Курбан, Салих и еще несколько чабанов.
В Махачкале нас переодели в военную форму и всех вместе отправили на Дальний Восток. И правильно сделали. Какие из нас были бы бойцы, если бы сразу отправили на фронт? Половина из нас не умела говорить по-русски. Я, например, хотя хорошо говорил по-кумыкски, по-лакски, понимал и мог общаться на рутульском и агульском языках, тоже плохо говорил по-русски. А некоторые, кроме своего родного, никакой другой язык не понимали. Вот и учили нас, полуграмотных, азам военного искусства. Учили по-военному грубо, жестко. Правда, к такому к себе обращению мы, горцы, не привыкли и потому иногда возмущались поведением наших командиров. Один старший лейтенант-казах на наше недовольство резко отвечал: «Тяжело в учении – легко в бою». Мы с другом Омаром решили разобраться с этим казахом в первом же бою, если он там, на западе, окажется рядом с нами.
Скоро нас, уже обученных воевать с врагами, отправили на фронт. Я попал в стрелковую часть. Первые месяцы был вторым номером при пулемете, потом, когда погиб мой напарник, стал первым номером. И если бы тот казах оказался рядом со мной, я бы за него, не то чтобы наказывать, жизнь отдал бы за то, что хорошо научил воевать и выживать на войне…
Последний раз меня ранили ранней весной 1945 года. Был в госпиталях. Потом отправили домой на побывку. Не успел вернуться в свою часть, как война кончилась. Очень обрадовался я такому стечению обстоятельств. Скажу честно: я устал спать в окопах, устал терять друзей, устал убивать. Я просто устал от войны и больше не хотел возвращаться в окопы. Я хотел спать в горах под открытым небом, застелив одну полу бурки и укрывшись другой ее полой. Я хотел дышать чистым горным воздухом. Хотел слышать вой волков и лай собак, а не взрывы разрывающихся снарядов.
28 моих друзей и родственников, ибо в маленьких аулах живут одни друзья и родственники, не вернулись с войны. И в их числе два моих двоюродных брата – лучшие чабаны колхоза имени Кирова Дахадаевского района Дагестанской АССР Гасанов Муса и Шихшаев Хасбулат. Я должен был работать за себя и за них.
С войны живым и здоровым вернулся мой друг Муталипов Омар. Председатель колхоза Омаров Якуп (Он был на этой должности со дня образования колхоза) вызвал нас к себе и предложил мне и Омару места старших чабанов в отарах колхоза. «Ты, Раджаб,- сказал он,- будешь старшим чабаном отары Хасбулата. Султана я назначаю своим помощником по животноводству и потому отзываю от этой должности. Для Омара мы образуем новую отару. Завтра же выезжайте в горы».
На следующий день на лошадях мы выехали в горы в Рутульский район. Мы опять, через четыре года, увидели столь дорогие нашим сердцам горные вершины, напились студеной водой десятка родников и, наконец , оказались в гостях у моего кунака Курбанбагомеда в ауле Ихрек Рутульского района Дагестана. Он, как и мы, живым вернулся с войны и очень обрадовался, увидев живыми и нас. На радостях он зарезал барана на хинкал и пригласил к себе всех наших знакомых из их села. Здесь мы вспомнили наших друзей, не вернувшихся с войны.
Конечно же, речь пошла и об Абике. Хотя я уже знал, что он находится в родной бригаде, я спросил у домочадцев кунака, видели ли они его. Они сказали, что в первый год войны несколько раз в окрестностях села видели большую белую собаку. Потом добавили, что в горах с гордостью рассказывают об огромной овчарке, которая душит волков, как котят. «Если этот волкодав ваш Абик, Раджаб, — сказал, провожая меня, Курбанбагомед,- то знай, что его отцом может быть и волк: тогда во время течки моя сука несколько дней пропадала высоко в горах». Я запомнил его слова, но не придал им никакого значения: в нашем Абике ничего от волка не было, кроме тяжелого волчьего взгляда. И еще… откуда у него взялась бы такая злость на волков, будь он сам их кровей? Нет же! Нет! Это была собака, извечный враг волков. Это был дагестанский волкодав – лучшая пастушья собака в горах.
На третий день вечером, как вышли из дома, мы с Омаром оказались на подходе к нашей отаре. Целая свора белых овчарок бросилась в нашу сторону. И впереди всех – огромный кобель. Я слез с коня и пошел навстречу Абику. Встав на задние лапы, он навалился на мою грудь и стал лизать мое лицо. Я обнял ее руками и прижал к себе. Потом он отпустил меня и совершенно безразлично посмотрел на Омара. Через некоторое время отошел в сторону, лег на землю, положил голову на передние лапы и закрыл глаза. Из его глаз, как утром по былинке, покатились две капли росы. Это были собачьи слезы по исчезнувшему из ее жизни другу. «Лучше бы я остался там, на войне, а Хасбулат вернулся»,- подумал я.
Записку председателя колхоза я отдал его заместителю Султану. Из двух отар мы образовали три и одну передали Омару и отвели на другую гору, тоже составляющую часть наших пастбищ.
По рассказам чабанов, заменивших нас перед войной, Абик долго искал своего хозяина. Никто не знает, сколько времени он ходил за поездом, увозившим его друга. И только поздней осенью появился он в Кучубейской зоне отгонного животноводства. Получается, что он прошел 500-600 километров пути от станции Инчхе, где мог отстать от поезда, до станции Кочубей. Однажды вечером большая, но очень худая белая собака появилась у нас на кутане близ поселка Бакрес. Молодые чабаны решили ее прогнать, но их остановило поведение собак своей отары: они не лаяли на чужака, а лебезили перед ним. Султан сразу узнал Абика и, говорят, сказал чабанам следующие слова: «Это нашего Хасбулата собака. Отнеситесь к нему с уважением и кормите ее хорошо. Она вам за заботу отплатит с лихвой».
По словам Султана, в ту же зиму во всей Ногайской степи рассказывали об подвигах Абика. Говорили, что Абик за зиму передушил всех степных волков, и из-за этого в Бакресской зоне, как рассказывают, увеличилось поголовье не только овец и коз, но и сайгаков. Так получилось, что целые стада сайгаков паслись в отарах овец. В наш кутан зачастили гости с надеждой заполучить собаку в обмен на 3-5 и даже на 10 овец. Даже грузины приходили из своих кутанов.
— Однажды к нам заявился председатель знаменитого колхоза Кулинского района (Колхоз имени Гаруна Саидова долгое время висел на Республиканской Доске Почета) и предложил за Абика коня,- сказал Султан. — Я не согласился. Как я мог продать собаку фронтовика? Что подумал бы Хасбулат, вернувшись с войны и не найдя своего друга? У меня всем один был ответ: «Нет! Нет! И еще раз нет!». И не жалею об этом: за годы войны Абик сохранил колхозу сотни и тысячи овец.
Говорят, были случаи, когда Абика пытались украсть. Но и они не увенчались успехом. Потом, видимо, поняли, что это бесполезные и пустые попытки и оставили Абика в покое. Считаю, что правильно сделали. Ну, украли бы его, а он скоро вернулся бы в свою отару и опять душил бы волков. А волков он не выбирал, душил и здесь и там.
Чабаны кормят собак раз в сутки, вечером. В бульон от свежего жирного мяса бросают немного пшеничной муки и, перемешивая, варят вновь. Получается что-то вроде мамалыги или густого супа. Вот и весь собачий ужин. Когда в горах доят овец на сыр, сыворотка тоже достается собакам. Если от чего-либо падет овца, ее мясо тоже достается собакам. «Хороший чабан сам не будет есть, а собаку покормит»,- говорят у нас.
Пастушья собака ночами не спит. Она со своим другом-чабаном ложится с краю отары и глаз не смыкает. В общем, чабан одну полу бурки делает матрасом, а другую – одеялом и спит под открытым небом, доверившись собаке. А чабаны нашего колхоза из-за Абика стелют под себя хорошо отделанные, мягкие и теплые волчьи шкуры: Абик обеспечил их этим добром.
Были сделаны попытки и убить Абика. Уклонившиеся от службы в армии, короче говоря, дезертиры, «двуногие волки», как называли их чабаны, много раз пытались расправиться с Абиком. Но им не дали это сделать: при наших отарах уже все собаки были волкодавами. Это были дети Абика, и они, видимо, хорошо охраняли своего отца и свои отары от любых волков, четвероногих ли или двуногих. В наших краях орудовал бандит по имени Чамсулвара. Его банда тоже сделала несколько попыток угнать наших овец, но Абик и его потомство были на чеку. Не то что овца или коза, но даже хвост нашей козы не достался бандитам.
Со дня образования колхоза в 1933 году по 1949 год поголовье овец и коз нашего колхоза увеличилось с 700 до 12000 голов. Скоро колхоз имени Кирова Дахадаевского района занесли на Республиканскую Доску Почета. Вот, сынок, все об Абике.
Послесловие «За время Великой Отечественной войны Дахадаевским районом ДАССР сдано государству в счет обязательных поставок: 11148 центнеров мяса, 251 центнер молочных продуктов, 33012 штуки кожи и овчины, 531 центнер шерсти. Плюс к ним посылки, посланные на фронт с теплыми шерстяными носками, перчатками и свитерами, сделанными нашими мастерицами»…, «Председатель колхоза имени Кирова Дахадаевского района Омаров Якуп в первые же дни войны отдал Родине все свои сбережения – 25 тысяч рублей…», – читаем из архивных документов.
В 1953 году Абику исполнилось 13 лет. Это приблизительно и есть годы жизни кавказского волкодава. Я думаю, Абик мог бы послужить еще. Но мой отец, отправляя его на заслуженный отдых, наверное, думал так: «Пусть Абик займется воспитанием моих сыновей: они от него могут перенять только хорошее».
(Для участия во Всероссийском конкурсе «Памяти достойны», посвященном 75-летию победы в Великой Отечественной войне)
